К.А.Терина — Эрго сум

Одному замечательному человеку — допустим, Мурзыкину — в голову стали приходить Нехорошие Мысли. Человек это был кроткий и слабохарактерный. Потому прогнать Нехорошие Мысли не умел, а только с тоской смотрел, как они хозяйничают в его уютной, чисто убранной голове.
Нехорошие Мысли были нелюдимы и мрачны, словно геологи, у которых в лесу суслики отобрали гитару. Всё больше хотели водки и как бы кому-нибудь разбить лицо. Мурзыкин подобных методов не одобрял, с детства достоверно зная о возможности получения сдачи, каковую Мурзыкин получал обыкновенно упредительно — от всевозможных хулиганов и даже одного музейного работника.
Внутреннее устройство головы, впрочем, — ерунда, которую ни одному постороннему человеку не видно, хоть бы там Мысли и голышом на столах отплясывали или, скажем, смотрели телевизионную передачу «Аншлаг». Потому Мурзыкин, решил бороться с Нехорошими Мыслями методом непротивления, позаимствованным у писателя Льва Николаевича Толстого.
Чувствуя такое попустительство, Нехорошие Мысли научились закидывать на стол ноги в грязных калошах, дымить вонючим табаком из геологических запасов и вовсе перестали покидать голову Мурзыкина.
О всяком сослуживце Мурзыкина Нехорошие Мысли имели теперь Мнение, которое высказывали громко, убедительно и исключительно нецензурными словами. Хуже того: присмотревшись, Мурзыкин стал замечать, что сослуживцы его и впрямь не так хороши, как он привык о них думать.
Завидя рядом с Мурзыкиным женщину Лидию Петровну, Нехорошие Мысли принимались улюлюкать и отпускать непристойные замечания, от которых Мурзыкин стремительно краснел и однажды вынужден был даже спешно покинуть ресторан, оставив несъеденным вкуснейший расстегай.
Мир сделался мрачным и недоброжелательным местом, где всякое существо — от ничтожнейшей букашки до лично федерального канцлера госпожи Ангелы Доротеи Меркель таило в отношении Мурзыкина самые недобрые намерения.
В общем, ничего Мурзыкину не оставалось, кроме как собрать в зелёный болоньевый рюкзак необходимые вещи, нацепить на голову вязанную шапочку с надписью «Спорт» и утренней электричкой отправиться в Экспедицию.
Нехорошие Мысли, наблюдая, как Мурзыкин решительно углубляется в Непроходимую Чащу, только высокомерно посмеивались и принялись даже по своей геологической привычке издевательски перевирать гнусавыми голосами любимые Мурзыкиным песни артиста Визбора.
Мурзыкин не слушал их, Мурзыкин слушал лес, который, казалось, наполнился звенящим эхом Нехороших Мыслей. Со всех сторон нёс он Мурзыкину знакомые аккорды.
Нет, это было не эхо.
Уже совсем стемнело, когда Мурзыкин вышел к костру, вокруг которого невысокими, но суровыми тенями сидели суслики. Один из них бренчал на гитаре «изгиб гитары жолтой», остальные тихо посвистывали.
Мурзыкин сбросил рюкзак, устроился рядом с сусликами. Стал греть руки над костром. Где-то вдалеке ухнула и тотчас замолчала сова.
Хорошо-то как, — подумал Мурзыкин. — Хорошо.
Он не слышал уже, как поочерёдно на цыпочках уходят Нехорошие Мысли, скрипя половицами и боязливо оглядываясь на сусликов. Не было ему больше дела ни до сослуживцев, ни до женщины Лидии Петровны, ни даже до федерального канцлера госпожи Меркель.
Голова Мурзыкина сделалась пустой и лёгкой.